Биография #1 Лия Меджидовна Ахеджакова Liya Ahedjakova
Карьера: Актер
Дата рождения: 9 июля 1938, знак зодиака рак
Место рождения: —
Лия Ахеджакова — советская и российская актриса театра и кино. Заслуженная артистка РСФСР, Народная артистка России. Родилась 9 июля1938 года. В качестве актрисы кино Лия Ахеджакова дебютировала в 1968 году в фильме «Возвращение» где исполнила роль сына старшины Пети. Широкому кругу зрителей Лия Ахеджакова известна по ролям в таких картинах как: «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» 1975 год, «Служебный роман» 1977 год, «Гараж» 1979 год, «Сукины дети» 1990 год, «Небеса обетованные» 1991 год, «Старые клячи» 2000 год и др.
Майкопский драматический театр существовал столь, сколь я себя помню. Папа работал там главным режиссером и какое-то время напевал в оперетте. У него отличный слух. А маменька была актрисой, крайне хорошей актрисой. В театре в то же время работали две труппы: адыгейская и русская. И всем этим папа заведовал. Это было безотлагательно затем войны: около полная нищета и разруха. Спектакли шли любой день, без выходных, — и длинные спектакли. Провинциальный театр — это и в текущий момент порой крайне трагическая история. Много таких театров, где все как затем войны. Артисты плачут от невозможности существовать по-человечески, репетировать хорошие роли с хорошим режиссером и обретать хоть какую-то зарплату. Ничего этого нет. Живут как какие-то беженцы. Но в Майкопе был славный театр. Помню, директора звали Борис Павлович. Они с папой весьма навалом работали, все время что-то такое придумывали, что театр знали и в него шли. Иногда, приходя домой, он более того маму называл Борис Палыч. Они прилагали какие-то дикие усилия. Папа придумал таковой ход: он пригласил для работы в театре молодых красивых ребят, которые не были артистами по образованию, но умели превосходно передвигаться по сцене и ладно напевать. Людям, пережившим войну, нужен был театр, где бы они могли забыться и хоть чуть-чуть порадоваться, посмеяться и приметить сказку. Это не коммерческое искусство было, а утешающее. Люди отдыхали и ещё заряжались какой-то энергией. И это, явно, не от ума было придумано, а по интуиции. Без зрителя театру грозила конец, а актерам голод. А когда приходил зритель, не разрешено было его растравлять, нужно было обласкать.
Каждый вечерок какая-то количество труппы ехала в деревню, или в какой-нибудь район, или в прочий городок, а какая-то на месте играла. Нужно было получать монеты, чтобы кормить семьи. Обычно они ездили на грузовике. Мама, как мужчина болезненный туберкулезом, сидела рядом с водителем. Это была ее привилегия. Однажды грузовик перевернулся, мать выпала из кабины на полном ходу, но успела поджать ноги. Может, благодаря этому, осталась жива. Поздно ночью ее привезли домой, она была вся в грязи, пальтецо покрылось студеный коркой…
Не помню в аккурат, когда это было, но меня взяли с собой. Видимо, не с кем было бросить. Приехали в какой-то продуваемый всеми ветрами неотапливаемый клуб. Поставили декорации: Во время спектакля отключился свет. Пришлось игрывать при свечах, потому как зрители в зале сидят. Я вообще не понимаю, отчего люди в театр ходили, тем больше в деревнях. А ибо показывали не что-нибудь, а «Коварство и любовь» Шиллера, матушка играла леди Мильфорд. Иногда спектакль затягивался за полночь. Вдружбан вижу: снимают уже задник, чтобы грузить, а актеры на сцене продолжают игрывать…
Зимой студено, в силу того что что не топили, а летом на юге жара градусов под сорок. В Майкопе был мини летний театрик над рекой, с зелеными крашеными скамейками: А напротив — светелка смеха с кривыми зеркалами. Я недурственно помню тот самый парк. В центре — кремль из фанеры, а внизу реченька. Вокруг фанерного кремля — цветы калы. А направо летний театрик. Маму затягивали в корсет в эти сорок градусов жары. А жара в Майкопе держится до десяти-одиннадцати вечера. Внизу в реке лягушки кричат, а тут на сцене «Коварство и любовь» (или «Кремлевские куранты» Погодина). И люди играют с эдакий самоотдачей! В белых париках, с наклеенными ресницами, дышать нечем, весьма неполный зал — что-то невероятное. Были ещё какие-то спектакли, но мне почему-то запомнился аккурат тот самый. И мама: у которой легких без малого нет: Она где-то лет в двадцать семь решила подсобить своему театру распространять билеты. Актерам казалось, что люди не идут, оттого что кассиры (занятно, что те из них, кто распространял билеты по районным клубам, назывались «борзыми») неумело работают. Вот она в эту жару набегается как «борзая», придет, ведро холодной воды на себя выльет — и вновь в театр. И поначалу воспаление легких, следом ещё воспаление легких, а следом и туберкулез. А валяться запрещено, необходимо вкалывать, и хворь запустили. В городе немало было туберкулезников — вслед за тем войны эта немочь свирепствовала всюду. И вот, мою маму, с четырьмя кавернами в легких, затягивали в корсет: (Я бы не стала этого работать, потому как что не смогла бы игрывать, когда нечем дышать и болят ребра.) Какая же это актерская самоотверженность — в жару, в корсете, в парике, с наклеенными ресницами терзать себе душу в течение двух-трех часов, а после этого за кулисами кашлять кровью.
Бабушка умерла, а она в тот самый день играла Сюзанну из «Женитьбы Фигаро»: не разрешено было отменить спектакль. Когда матушка умерла, я также играла…
Еще со времен оперетты я помню мамину и папину подругу, тетю Душу. Она шила невероятные костюмы. Красила какие-то шелка, и получались яркие и красивые цвета. Когда меня принимали в пионеры, тетя Душа шила для спектакля «Баядерка». И вот из материала для костюма жрицы огня (цвета алой крови) она вырезала мне таковый циклопический галстук, что, когда мне его повязали на шею, он был у меня до колен. Мне было страшно неловко: у всех галстуки как галстуки, а мне тетя Душа, от своей широкой души, отхватила таковой, что получился единственный финал между лопаток, а прочий до колена. И все узнавали платье Баядерки.
А вообще, вещи мне шила мамаша. Когда меня снаряжали в Москву в институт, мать сшила мне все, что только могла. Единственно, что купили на толкучке, — это пальтецо. Страшное пальтецо. Оно меня унижало, в силу того что что было такое немодное!!! Так было стыдно посреди однокурсниц. Есть ещё одно прошлое о Москве, значительно больше раннее. Папа учился в ГИТИСе на курсе у Горчакова (у него по этот день ничего светлее, чем ГИТИС и Горчаков несложно нет). Потом, уже по прошествии многих лет, его направили сюда в Москву на курсы повышения квалификации. Повращался он в этом месте посреди молодых режиссеров, окунулся в московскую атмосферу и вернулся в Майкоп этаким франтом в потрясающей зеленой фетровой шляпе. Из всех столичных подарков я лучше всего помню ботиночки. Тогда ни у кого не было зимой ботиночек, ходили в ботах. А у нас с мамой в настоящее время были — такие красивые, отороченные мехом. Мы ещё таких не видели. А опосля все то немногое, что он купил на свою московскую стипендию, украли. Обчистили свойский жилище. Сколько с тех пор воды утекло, сколь всего я потеряла! Но память — это такая удивительная вещь. Я по этот день иной раз вспоминаю и думаю: «Как ботиночки жалко».
Биография #2 Лия Меджидовна Ахеджакова Liya Ahedjakova
Ахеджакова выросла в творческой семье. Ее папа был главным режиссером Майкопского драматического театра, а ее мама актрисой.
Школу она закончила с золотой медалью и мечтала сделаться журналисткой, но так перенервничала на экзаменах, что в МГУ не поступила.
Проучившись полтора года в Московском институте цветных металлов и золота, она уехала домой.
В Москву вернулась,решив связать свою существование с актерской профессией, поступать в ГИТИС (теперь РАТИ), тот, что окончила в 1962 году. Еще во время учебы она начала игрывать в ТЮЗе, а в 1977 году перешла в труппу «Современника».
В кино Ахеджакова стала являться в 1973 года.
Удостоена Государственной премии РСФСР за образ в «Служебном романе» и премии Ника за образ в Небесах обетованных.