Биография Яков Александрович Брюс
Карьера: Деятель
Дата рождения: 30 ноября 1791, знак зодиака стрелец
Место рождения: Россия. Российская Федерация
Такой карьере можно было только позавидовать. В сорок один год – генерал-аншеф, в пятьдесят с небольшим – генерал-губернатор сразу обеих столиц, Северной и Белокаменной. И при этом ни полководческими, ни административными способностями граф Яков Брюс никогда не блистал.
Объясняли его взлёт по-разному. Одни считали, что несоответствие заслуг и наград вообще было характерно для тех времён, другие ссылались на дружбу Екатерины Великой с супругой графа. Всё справедливо, да только, необходимо раздумывать, есть ещё и третья причина: Яков Александрович постоянно был предельно исполнителен. А это потому как также своего рода гений, и в России, к сожалению, не таковый уж нередкий.
Боевая карьера графа прервалась нежданно. В 1770 году, ещё в начале русско-турецкой войны, фельдмаршал Пётр Александрович Румянцев приказал ему занять крепость Браилов. И тут Брюс, потомок славных шотландцев, верой и правдой служивших России на протяжении четырёх поколений, как снег на голову… ослушался. Почему – неизвестно. Но факт: граф ни с того ни с этого вместо атаки произвёл ретираду. В своём ордере фельдмаршал не только гневался, но и в открытую язвил: «Осторожность, которую я рекомендовал Вам иметь в распоряжении, ни капли не простиралась к тому, чтоб вам обратно продвигаться». В отклик Брюс позволил себе оскорбиться и подал в отставку. К его удивлению, она тотчас была принята.
Впрочем, долговременно печалиться Якову Александровичу не пришлось. По приезде в Петербург он был назначен генерал-адъютантом и командующим Финляндской дивизией. К тому же на новом месте службы его ждал ещё единственный презент судьбы – приятельство с обер-аудитором (по-нынешнему – прокурором) дивизии Александром Радищевым, необыкновенным умницей и прекрасным собеседником.
Став в 1783 году губернатором обеих столиц, граф Брюс поселился в Москве, в Петербург наезжал нечасто и ненадолго. Но делу это, как ни необычно, безупречно не мешало. «Яков Александрович! – писала Екатерина. – С особливым удовольствием вижу труды и старания Ваши по губерниям, Вам вверенным, и желаю Вам в том доброго успеха».
И Брюс старался пуще прежнего. Хотя новая пост оказалась не в образец сложней предыдущей. В дивизии всё ясно и просто: вот устав, вот директива – исполняй и спи постепенно. А тут…
Начать с того, что ещё в год назначения Якова Александровича генерал-губернатором вышел указ государыни сравнительно типографий, повелевавший «не распознавать оных от прочих фабрик и рукоделий». Матушка императрица всемилостиво хотела сеять в царстве разумное, доброе, вечное, но на деле началось нечто несусветное. В недлинный срок типографии расплодились до чрезвычайности, и книги в них печатали вдалеке не только благонравные. Екатерина была смущена. «Учреждение типографий, – пыталась она втолковать своим подданным, – обыкновенно предполагается для издания книг, обществу прямо полезных и нужных, а нисколько не для того, дабы содействовать изданию сочинений для обмана и уловления невежд». Иные поняли и остереглись. Однако не все.
Через два года после этого опубликования злосчастного указа Брюсу было велено опечатать для вящего примера типографию известного литератора и свободолюбца Николая Новикова. Опечатать и скрупулезно исследовать продукцию. Для начала архиепископ Платон подверг Новикова экзамену по закону Божьему и удостоверился, что издатель примерный христианин. Тогда Яков Александрович сам, никому не доверяя, приступил впитывать текст новиковские книги и вскоре впал в полнейшее безысходность. Смысл прочитанного с непривычки оставался для него тёмен. В донесении Брюс со всей прямотой вынужден был признать: «Что единственный находит для просвещения, то иной для развращения».
В конце концов двадцать три издания признали «могущими служить к разным вольным мудрованиям», после этого чего шесть из них в присутствии генерал-губернатора сожгли.
Вроде бы всё, занятие сделано. Тем не менее Яков Александрович бросился разыскивать ещё кое-какие книги, о которых ходили самые неприятные слухи, но ни в типографии, ни в частных библиотеках нарыть их не смог. Его подчинённые окончательно уже сбились с ног, да, слава Богу, сама императрица, с её реалистическим взглядом на существование, всех их спасла. «Дело надлежит предать молчанию, – приказала Екатерина, – оттого что, когда никто оной книги у себя не объявляет, то нет возможности настоять на истреблении той книги».
Всемилостива была государыня и умна отчаянно. В этом Брюс имел наглядную вероятность увериться в те же дни и по другому поводу. Согласно занимаемому положению Яков Александрович стал первым зрителем появившейся на московской сцене пьесы «Зорена и Самир». Посмотрел и тут же запретил, углядев в ней нападки на тиранов! А Екатерина Алексеевна только усмехнулась: «В России нет тиранов; российский население почитает свою царицу близкий матерью».
Вскоре бедный Яков Александрович от всех этих премудростей до такой степени изнемог, что пошёл более того на то, чтоб выхлопотать себе отставку с московской должности. Переехал в Петербург и сосредоточился на заботах о строительстве и столичных порядках. При Брюсе завершили мостить камнем основные петербургские магистрали, одели в гранит набережную Екатерининского канала, перекинули посредством Фонтанку Старо-Калинкинский мост, продолжили возведение Исаакиевского собора – главной питерской стройки века. Вслед за своими предшественниками Брюс в очередной раз учредил особенный надзор за трактирами, запретив запускать в них боец, крестьян, развратных людей и гулящих женщин, а помимо того, приказал искоренить в публичных местах картёжную игру.
Ну да неужто свойский население приучишь существовать по распорядку? Они ж не только руководство ни в грош не ставят, но и товарищ дружку, если своевременно недоглядеть, отправят на тот свет. Причём все, от людишек низкого звания до самых высокородных и учёных. Вот Александр Александрович Нарышкин: старинного знатного дворянского рода, изрядный, уважаемый дядя. А вот Екатерина Романовна Дашкова: президент Академии наук, близкая подружка самой императрицы. У обоих богатые дачи по Петергофской дороге, одна рядом с иной. Казалось бы, живите и радуйтесь! Но нет, устроили между собой такую ссору! И всё из-за того, что немного свиней с нарышкинской дачи забрели на дашковскую и вытоптали там клумбу с цветами. Сам статс-секретарь матушки Екатерины Александр Васильевич Храповицкий изволил вписать в дневнике: «Дашкова с Нарышкиным в эдакий ссоре, что, сидя рядом, оборачиваются приятель от друга и составляют двуглавого орла. Он любит свиней, а она цветы… Приказано скорее довершить занятие, чтоб не дошло до смертоубийства». Приказано государыней – ему, Брюсу.
Яков Александрович разобрался – и с Дашковой, и с Нарышкиным, и со свиньями. Непростое вышло дельце, но всё ж таки не чета книжному, которое ещё свалилось на генерал-губернаторскую голову. Теперь Екатерина разгневалась на Радищева, того самого брюсовского знакомца. Александр Николаевич такие записки о своём путешествии из Петербурга в Москву сочинил, что их читка вызвало у матушки колику. И взяла она бумагу и начертала своей царственной рукой: «Графу Брюсу рескрипт. Так как известная зловредная книжка в благопристойном государстве терпима быть не может, то и прикажите присматривать, чтобы она нигде в продаже в этом месте не была».
Генерал-губернатор, конечно, принял меры. И к возмутительному сочинению, и к самому автору. Не дрогнув, написал: «Санкт-Петербургскому обер-коменданту генерал-майору Чернышеву. Секретно. Посылается при сём коллежский советник и кавалер Радищев для содержания под стражею Петропавловской крепости. Во время содержания ни чуточки никого к нему не допускать». Тут уж о старом приятельстве припоминать не приходилось. Лишь бы кто иной не вспомнил.
К счастью, беду пронесло стороной: Радищева сослали в Сибирь, экземпляры книги его по возможности уничтожили, а Яков Александрович остался незапятнан – при всех своих орденах, имениях и хлопотной должности.