Биография Марк Алмонд Mark Almond
Карьера: Музыкант
Дата рождения: 9 июля 1957, знак зодиака рак
Место рождения: —
Марк Алмонд превратил дискотеку в исповедальню. Кабареточный грешник-святоша, его песни — та самая философия будуара, влажные истины и дискотечные Венеры в мехах. Татуированный красавчик, на его груди и руках ангелы картинно бьются с демонами. Стиль Алмонда в Англии называют «torch song», дословно — «песнь факела», по смыслу — «жестокий романс». Очень похоже».
Не так уж без труда ужинать с человеком, с песнями которого ты прожил бытие, и не одну. Ожидая Марка Алмонда в итальянском ресторане «Папараци», я думал о том, что иной раз полезнее не встречаться со своими кумирами, чтобы не проверять разочарования от столкновения с реальностью. Но я знал — потому как мы уже встречались пару лет обратно, — что Марк в точности таковой, каким должен быть. Я имею в виду — этакий, каким я его себе представлял все эти годы, слушая его музыку. Это бывает не неизменно — когда мужчина целиком соответствует своему творчеству. В Алмонде нет разделения на артиста и человека, он напевал вечно так, как жил. И оттого его «живые» концерты произвольный раз бывают особенными.
Вот он входит: по большему счету Алмонд негусто изменился внешне. Нет, не с нашей последней встречи, а за все эти годы своей бурной и противоречивой карьеры. Верно гласит циничная народная присказка — маленькая собачка — неизменно щенок. Он все так же похож на маленького бесенка, каким мы видели его ещё в первых клипах Soft Cell: увеличение 160 см, черные, как смоль, волосы, на пальцах — вульгарные перстни с черепами. Вот только татуировок поприбавилось. Это бросилось в глаза, когда на сцене МХАТа им. Горького Марк сбросил плащ и остался в кичевой майке с адским, по-видимому, пламенем. Он верит в оккультное важность своих татуировок, и сущность его творчества лучше всего отражают две: ангелочек на правом плече и бес на левом.
Еще я отметил, что Марк в том же самом длинном черном пальтецо, что и в былой раз — может быть, он надевает его только в холодной России?
Какой ценой он сохраняет вечную юность, той же, что его милый герой Дориан Грей? Но нет, морщины не утаить вблизи, когда вы разделены только столом.
Андрей Бухарин: Очень славно, что ты стал частым гостем в России. Чувствуешь ли ты какую-то связь с нашей страной?
Марк Алмонд: Я уже третий раз в России, и вечно мне оказывают крайне теплый прием. (Во рту у него утренней звездой вспыхивает вмонтированный в зуб бриллиант. Он постоянно обожал звезды — «Stars We Are», «Fantastic Star» — названия его альбомов, «Blue Star Records» — наименование его лейбла.) Люди в этом месте знают без малого все мои пластинки. Каждый раз я встречаю новых поклонников, и произвольный раз я вижу, как тут что-то меняется. Каждый раз для меня это какой-то свежий навык — наезжать сюда и игрывать концерты. Москва стала одним из моих любимых городов в мире.
АБ: Ты приезжаешь, несмотря на все наши катаклизмы. Не боишься?
МА: Нет, идеально не боюсь. Я из Лондона, терроризм там обычное занятие. Долгие годы из-за проблем в Северной Ирландии у нас взрывали бомбы, или сообщали о том, что они якобы подложены. Поэтому мне кажется — бессмысленно дрейфить, что со мной что-нибудь может выдасться. Когда в 1993 году я в основополагающий раз собирался ехать в Россию, знакомые говорили мне, что я, по всей видимости, сошел с ума, потому что там такая нестабильная ситуация. Но мне было любопытно, потому как что это было время перемен. С тех пор многое изменилось, и если я не боялся приехать тогда, так чего же мне трепетать в текущий момент?
АБ: На твоем последнем альбоме «Open All Night» играют два русских парня. Где ты их выкопал?
МА: Я ненароком нашел их в каком-то кафе, где они играли. А я как раз записывал песню «Night And Dark», в которой, по-моему, есть какое-то русское ощущение. Знаешь, что-то такое — скрипка, аккордеон. И пригласил их поиграть на этой песне.
АБ: Я нахожу в твоем творчестве непочатый край элементов музыки народов мира: арабской, турецкой, французской, испанской, бразильской. Чувствуешь ли ты себя космополитом?
МА: Да, я чувствую себя весьма космополитичным человеком. Я люблю путешествовать, и быть может моя музыка — это частично попытка воссоздать это волшебное ощущение экзотики. Мне нравится воздействие различных мест на мою музыку. И я использую музыку разных культур, чтобы воссоздать цвета, атмосферу и тайну этих мест в моих песнях. Россия, уместно сказать, сильно очень влияет на меня. Люди в этом месте мне дарят записи русской музыки, мне шибко нравится пожилой российский певец по имени Александр Вертинский. Верно? Это нетрудно замечательные песни, и мне близка их стилистика.
АБ: Это свой завершающий декадент.
МА: Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь перевел мне некоторые из его песен.
АБ: Хочешь спеть?
МА: Да, ты же знаешь, я напевал песни Жака Бреля и других старых артистов, и я хотел бы, чтобы в моем репертуаре оказался и российский певец Это было бы здорово.
* * *
Первый раз он спел песню Жака Бреля ещё в 1982 году на пластинке своего радикального проекта Marc And The Mambas. Потом в 1988 Алмонд записал весь альбом песен великого шансонье, названную «Жак» и признанную вдовой Бреля лучшей интерпретацией творчества ее покойного мужа. А в 90-е на небольшом лейбле выпустил единый французский альбом «Абсент».
* * *
АБ: Вообще-то, как я понимаю, это смело — напевать французов в Англии.
МА: В некотором смысле — да. Британцы не очень-то принимают французскую музыку. В том смысле, что французы лучше воспринимают английскую музыку, чем англичане — французскую. Британцы потому как склонны к самоизоляции, знаешь, эдакий подход; британское и только британское. И потому когда в моей музыке проскальзывают влияния других культур, англичане другой раз этого несложно не понимают и более того считают смешным. Но что касается меня, то я гражданин мира, я бы сказал — мультиевропеец, так что для меня вестимо применять чужие влияния.
АБ:Ты должен был выпустить свой финальный шедевр на Echo Label ещё давнехонько, а вышел он только в этом году и на твоем собственном лейбле.
МА: У Echo Label были серьезные финансовые неприятности, и они наняли нового директора, а тот решил свершить лейбл значительно больше поп-ориентированным и мейнстримовым. Он сказал мне, что мой альбом не нимало та музыка, которую он хотел бы давать. На что я ответил: тогда отдайте мне альбом, и я выпущу его сам. Он сказал, что уважает меня как артиста, и отдал мне готовый альбом, как не вписывающийся в новую концепцию стилистики лейбла. Так у меня появилась вероятность выпустить его независимо, чему я крайне рад, потому что что впервой получил совершенный надзор над своей записью. Это был для меня свежий навык.
АБ: У тебя в шоу-бизнесе репутация «трудного артиста». Ты зачастую конфликтуешь с рекорд-компаниями?
МА: Только с теми, кто относится ко мне как к идиоту. Мне приходилось вкалывать со многими звукозаписывающими компаниями, которые пытались влиять на меня в меру собственных представлений о том, каким я должен быть. То есть подписывали они контракт с Марком Алмондом, а свершить пытались из меня кого-то другого. Только в таких случаях и возникали какие-то конфликты. За 20 лет я выпустил хоть отбавляй пластинок, и думаю, что заслужил право, чтобы ко мне как артисту относились с уважением. Просто я постоянно возвращаю людям то, с чем они приходят ко мне. Вся эта дурная слава идет из моего опыта сотрудничества с компаниями, которые относились ко мне без всякого уважения, а кроме того с музыкантами, которые, работая со мной, пытались применять меня.
* * *
С какими только рекорд-компаниями не работал Алмонд за эти годы: Mercury, Virgin, EMI, BMG… Все время повторялся единственный и тот же сюжет: мейджоры (крупные корпорации) покупались на знаменитое имя, но Алмонд ни в жизнь не продавал довольно пластинок, чтобы удовлетворить их аппетиты. Слишком сильна оказывалась его панковская закваска. Обладая всеми данными здоровущий поп-звезды, Алмонд ни при каких обстоятельствах ею не был, более того если его песни занимали первые строчки хит-парадов. К тому же он всю дорогу водился с самыми сомнительными персонажами. Еще в бытность суперпопулярного Soft Cell (его дуэта с электронщиком Дэйвом Боллом), он пустился в турне по Америке в составе совсем дикой группы The Immaculate Consumptive, куда входили Ник Кейв, Лидия Ланч и Джим Foetus. Тогда же он записался в нескольких песнях на первых альбомах оккультных Psychic TV и Coil. На обложке первого Маге And The Mambas его не возбраняется заприметить в обнимку с Дженезисом Пи-Орриджем, человеком, которого в конце концов выслали из Англии едва-едва ли не за сатанизм. Имя Марка Алмонда было стабильно окружено всевозможными скандалами. Бывали случаи, когда его песни запрещались к радиотрансляции из-за откровенности тем и языка. В 80-е посреди журналистов ходили пересуды по поводу двухметрового тигрового питона по имени Шланг, которого Марк держал в своей маленькой лондонской квартире, забитой коллекциями всевозможного кича, собираемого им по блошиным рынкам мира.
* * *
АБ: По-видимому с тем, что ты выпустил альбом независимо, и связано то, что он намного менее попсовый, чем прошлый — «Fantastic Star»?
МА: Не только. Еще из-за того, что я расту. «Fantastic Star» вышел четыре года обратно, а записан был ещё раньше. И во мне с тех пор многое изменилось, у меня уже нет былого желания быть поп-звездой. Была у меня в жизни такая фаза, но больше к этому я не стремлюсь. Я хочу действовать больше интеллектуальную музыку для людей, которые выросли совместно со мной. Я не чувствую внутренней потребности достигать какого-то коммерческого успеха. Если я и запишу коммерческую пластинку, то только из-за того, что мне этого захочется, а не от того, что на меня давит рекорд-компания. А что касается последнего альбома, то я хотел произвести его больше душевным, обращенным вовнутрь, в то время как на «Fantastic Star» я выглядел поп-персонажем. Впрочем, может быть тогда я несложно заново открывал свою юность со всеми ее кумирами.
АБ: Последний альбом весьма ночной, во всех смыслах. Что такое темное время суток, ночная бытие для тебя?
МА: Большую доля своей жизни я провожу ночью. Когда я закончил школу, я работал в клубах, барах и тому подобных местах, и там познакомился с ночным миром. И это был мир, тот, что понимал меня, потому как что в обычной жизни я чувствовал себя чужим, аутсайдером. Так что меня притягивал мир, тот, что принимал меня как персона. Я всю дорогу чувствовал, что тот самый ночной мир похож на настоящую существование со своими законами и правилами. Это тот мир, о котором я пишу свои песни и тот, что шибко славно знаю. Ночное время — это время, когда мы можем воплощать свои фантазии, это время, когда мы близки со своими любимыми, это время, когда мы можем быть самими собой. Я хотел, чтобы тот самый альбом стал таким чувственным аккомпанементом ночи, чтобы кто-то мог послушать его ночью с любимым. Альбом, под тот, что разрешено заниматься любовью.
АБ: Я знаю, что у тебя только что вышла автобиография «Tainted Life». Что тебя заставило приняться за перышко — надобность оборотиться вспять, подвести какие-то итоги?
МА: Много причин. У меня была шибко сложная, хаотическая бытие, и эта книжка стала для меня способом хоть как-то навести в ней строй. Да, подвести какие-то итоги и передвигаться дальше. Ведь я уже навалом лет занимаюсь музыкой, дал полно беседа, ответил на хоть отбавляй вопросов, и наступило время поведать обо всем собственными словами. Написать правду о многих небылицах, которые обо мне ходят. И черкнуть открыто правду о себе и обо всех проблемах, с которыми я сталкивался. Проблемах с наркотиками, любовных, обо всем плохом, что происходило в моей жизни. О том, чему я научился, о своем жизненном опыте. Также немало о музыкальном коммерциале во всем его безумии, причем от лица человека, тот, что постоянно был в этом коммерциале аутсайдером. Также полно о тех временах, когда я вырос, о том, как менялись времена, как менялся я. В книге шибко полно мрачного, но и хоть отбавляй смешного. Потому что мое видение мира крайне… ну, может быть, негусто циничное, но крайне по смешному циничное.
АБ: Надеюсь, тебе не понадобился помощник-журналист, как это типично водится у поп-звезд?
МА: Я написал большую доля книги сам, но работал я все-таки совместно со своим хорошим другом, моим менеджером. Он помог мне привести мои писания в строй. Все занятие в том, что у меня дислексия (хворь, когда мужчина имеет трудности с письмом. — АБ). Так что он очень помог мне со структурой книги, редактурой.
АБ: В минувший раз ты мне сказал, что все твои проблемы в твоих песнях. То же самое и с книгой? Насколько я слышал о ней, она шибко откровенна. Ты пишешь, что на протяжении многих лет тратил огромные капиталы на наркотики.
МА: Я думаю, что это немного разные вещи. Мои песни — это лекарственное средство от моих проблем. Песни спасают от них, а книжка только рассказывает. В ней шибко непочатый край тяжелых моментов, о том, как я рос с отцом-алкоголиком, о наркотиках, проблемах с учебой. Но у нее ладный финал. Потому что я добился какого-то определенного положения. Может быть посредством год все и изменится, но в текущий момент я счастлив тем, кем я являюсь и где нахожусь. Эта книжка — расклад о погружении на самое дно и о том, как позже я еще раз поднялся на поверхность.
АБ: Какой отрезок времени в твоей карьере был самым трудным?
МА: Скорее всего на стыке 80-х-90-х. Пожалуй, тогда я столкнулся с наибольшим количеством проблем, хотя и натянул на себя маску того, что со мной все о’кей. Я работал, выпускал пластинки, но на самом деле моя существование рушилась. Даже когда я в первостепеннный раз приехал в Россию, это ещё было тяжелое для меня время.
А ещё, когда я впервой столкнулся со славой, — это когда на первые места в чартах поднялась «Tainted Love». Это было шоком для меня. Я оказался не готов к этому. И обращался со славой идеально неправильным образом.
* * *
Да, Марк прославился в два счета. Один из первых же синглов Soft Cell — «Tainted Love», версия боевика жены Марка Волана Глории Джонс (не путать с Грейс Джонс) стала «номером один» не только в Англии, но в и США. Слава и финансы обрушились на Марка и Дэйва идеально вдруг для них. Они перебрались в Нью-Йорк, где пустились во все тяжкие: ночные клубы, наркотики, ссоры с важными персонами шоу-бизнеса. Вся дальнейшая история Soft Cell — это беспримерная битва со славой и успехом, битва до победного конца. Их третий неистовый, шибко демонический альбом был назван безусловно верно — «The Art Of Falling Apart» («Искусство распада»). Абсолютно выдающаяся в этом смысле была песня «Мартин» — десятиминутная бешеная композиция с грохотом литавр, в финале которой звук начинает рваться на куски под дурные голоса демонов, взывающих к человеку по имени Мартин. На его обложке Марк и Дэйв сфотографированы в страшных потрескавшихся масках посреди праха, пепла, фальшивого жемчуга и костей, подаренных, уместно сказать, Пи-Орриджем и Дэвидом Тибетом.
Следующий и самое малое кому ныне именитый альбом 1984 года был вдохновлен маркизом де Садом и назывался «Эта последняя темное время суток в… Содоме». Она и в самом деле оказалась последней. Резкий скрежещущий звук, пулеметные очереди ударных, тексты со словами «встреть убийцу, мой ангелочек…» — Soft Cell напоминал рассыпающийся на детали автоагрегат, тот, что несся на двух колесах по краю пропасти. Марк и Дэйв сознательно хотели произвести пластинку тяжелой и некоммерческой, сколь это быть может.
И тот самый гимн боли, саморазрушения и беспредела своей цели достиг: публика была расшугана, тиражи упали, и рекорд-компания разорвала с ними контракт. И наши дестройеры разошлись в разные стороны — видать, они видать дружбан друга не могли. Такая музыка даром не дается. Хитовая «Tainted Love» до сих пор может сколь угодно слышаться на радио, но поверьте мне -эти два забытых альбома останутся в истории уникальными записями 80-х годов. Но вот насчет рубежа 80’х-ЭО-х Алмонд меня поразил. Я-то думал, что это был его пик. После конца Soft Cell он начал сольную карьеру и нашел свой уникальный манера — пост-панковское декадентское кабаре (или шансон, или романс, кому как нравится). В 1988 году его кавер-версия старого шлягера «Something Gotten Hold Of My Heart», исполненная совместно : автором — эстрадной звездой б0-х Джини Питни, сызнова поднялся на самую верхнюю строчку английских чартов. И благообразные :старушки начинают разбавлять на концертах его одетую в черное аудиторию. А в 1993 Алмонд дает большое триумфальное шоу в самом престижном зале Англии — Роял Альберт Холле.
* * *
АБ: Что такое счастливый момент для тебя? Мне кажется, что ты нередко бежишь от него.
МА: Успех для меня — это понятие, совершеннo не связанное с моими пластинками. Это не связано с тем, сколь я заработал денег или номером, тот, что заняла моя песня в чартах. Для меня это не счастливый момент. Успех для меня — это когда я горжусь тем, что я сделал, будь то концерт, альбом или легко что-то в моей личной жизни.
* * *
Если про артиста говорят, что он культовый, а в отношении Алмонда это разумеется так, то это, к сожалению, означает, что он продает мало как собак нерезаных дисков. В этом году он сделал наилучший за последние десять лет альбом «Open All Night». Но когда я говорю «лучший», я имею в виду музыку, а не его популярность. Выпущенный независимым лейблом, «Open All Night» не получил достойной дистрибьюции, а значит, и продавался мало славно. История Алмонда — история взлетов и падений, коммерческих провалов и самой невероятной любви поклонников. На каком ещё современном концерте вы смогли бы узреть эти горы цветов, которыми начали заваливать Алмонда ещё до того, как он открыл губы. Я думаю, это и есть самая лучшая, самая достойная популярность.
* * *
АБ: На американском издании «Dark And Night» есть бонус-трек с чудесным названием «Прекрасные неудачники» (Beautiful Losers). Это как-то связано с романом Леонарда Коэна?
МА: Нет, мне без затей понравилось наименование. Я знал, что есть такая книжка, но не знал, что ее написал Леонард Коэн. Замечательное выражение, оно мне шибко нравится.
АБ: Ты в своих песнях зачастую обращаешься к темным сторонам жизни, что, как мне кажется, противоречит установкам западного общества на позитивность, бодрость и оптимизм. Люди, следующие им, похожи на страусов, прячущих головы в песок, — только бы не зреть, что на свете есть страдания, болезни, кончина.
МА: Мне кажется, что касается западной цивилизации, это не совершенно так. Мне тяжко сравнивать наши проблемы с теми, с которыми люди сталкиваются в этом месте. Но в западной культуре также сильно немало грусти, и есть как собак нерезаных людей недовольных тем, что происходит около. Хотя необходимо признать, — в западной культуре крайне непочатый край лицемерия. Мне же нравится лицезреть правду жизни. И я люблю строчить об этой правде, хотя, конечно, я и романтик. Я бы назвал себя парадоксально — циничным романтиком. Мне нравится снимать розовые очки и зреть всю эту жизненную грязища, все это говно. Я знаю, бытие может быть ужасной, но в ней все же немало и хорошего. Это романтическая край меня. Хотя шибко многое меня и злит. Я бы сказал так: я грустен, но у меня есть надежда.
АБ: Зная, что ты дружил и сотрудничал с такими персонажами, как Coil или Psychic TV, хотел тебя спросить: интересуешься ли ты магией, оккультизмом и тому подобными вещами?
МА: Ты прав, я крайне интересуюсь всякими тайнами жизни. Меня всю дорогу занимало неизвестное и разные вопросы, на которые нет ответов. Я открыт таким вещам. К примеру, я верю в НЛО.
АБ: Ты ни в жизнь не скрывал своей сексуальной ориентации. Но меня, открыто говоря, играет на нервах, когда в нашей прессе тебя подают едва-едва ли не как посла гей-культуры. Ведь твои песни нужны самым разным людям. И вообще — существует ли на самом деле гей-сцена?
МА: Да, меня также это бесит. Всегда существуют люди, желающие загнать геев в резервацию. Пытаться изрекать, что если тот самый сочинитель или артист гей, то он только для геев — это нонсенс, ерундистика. Я постоянно старался оставлять сексуальную сторону своей жизни только для себя. Конечно, в моих песнях, в моей книге отражается моя существование, но я ни при каких обстоятельствах не пытался представить себя артистом-геем. Потому что я хотел бы, чтобы мои песни слушали разные люди — геи, негеи, люди разных культур. Я не хочу, чтобы меня заносили в какую-то категорию, засовывали в какую-то голубятню (в переводе на российский получился недурной каламбур. — АБ). Это как поместить человека в гетто. Я не гей-артист, я многогранный артист. Я — это не только моя сексуальная ориентация, мне есть полно чего проронить. И я не хотел бы быть клишированным.
АБ: Изменилось ли в 90-е в Англии касательство общества к геям по сравнению с прошлым десятилетием?
МА: Да, касательство к геям крайне здорово изменилось. Хотя, конечно, гомофобия ещё существует. За это время появилось немало общественных фигур-геев: политиков, кино-, поп-, телезвезд, писателей, причем сильно заметных. Но у людей все одинаково остается какое-то навязчивое ощущение в отношении гомосексуальности. И в газетах стабильно обсуждают, гей тот или другой джентльмен или не гей. Пора уже с этим разделаться, пора вытянуться, сделаться взрослыми. Мне все одинаково, кто гей, а кто нет, мне это безупречно не занятно. За исключением того случая, когда я хочу переспать с этим человеком.
АБ: Что ты думаешь по поводу этой истерии, связанной с миллениумом? Неужели что-то изменится в этом лучшем из миров?
МА: Ну да, люди ожидают чего-то удивительного, готовят себя к чему-то невероятному, словно мир изменится позже Нового года. Но я думаю, что мир останется ужасающе таким же. За исключением может быть только того, что станет ещё больше усредненным. Миром, в котором все хотят быть одинаковыми, где все хотят уяснять текст одни и те же книги, внимать одну и ту же музыку, носить одну и ту же одежду. Мне это не по душе. Я не люблю посредственности.
АБ: И все-таки дежурный, неизбежный вопросительный мотив, которым так верно заканчивать беседа. По крайней мере, в конце этого чертова тысячелетия. Как ты сам собираешься повстречать Новый год?
МА: Что касается меня, то я хотел бы тронуться на вечеринку в Купол (Dome -сооружение, сознательно возведенное в Лондоне к встрече миллениума. — АБ), а остаток вечера провести у себя дома только с самыми близкими друзьями. Потому, что куда бы ты ни пошел, вечно найдется вечеринка лучше, чем та, на которую попал ты. На самую лучшую все одинаково не попадешь.