Биография Николай Бондарев
Карьера: Граждане
Дата рождения: —
Место рождения: Россия. Российская Федерация
Бондарев уже знал, что это письмо должно придти. Ему отказали в материальной поддержке два государства — Германия и Россия. Но дочь коменданта немецкого лагеря отыскала бывшего узника своего отца… Сандомирский шталаг Бондареву показался почти раем. Летом 1941-го он попал в плен. Дальше — долгая и страшная цепь лагерей… Здесь умирали от жажды, и немцы развлекались тем, что подпускали попить из лужи — а потом открывали огонь на поражение. Собирали по трое: одного ставили на четвереньки, второго сажали ему на спину, третьему давали палку в руки — и гоняли, пока первый не падал без сил; его достреливали, ставили на четвереньки следующего… Остальных пленных заставляли смотреть, и сердце сжимал ужас: завтра с нами так же…
«Многоуважаемый господин Бондарев!
Простите меня, что это послание не нашло Вас десятилетия тому обратно. До последнего времени я пребывала в полной уверенности, что из узников шталага «Сандомир», комендантом которого был мой папа в 1941–42 гг., уже никого нет в живых. Я отдаю себе рапорт в том, что нормальной компенсации за то, что над Вами вытворялось в лагере, нет и не может быть. Но Вы мне весьма поможете и обрадуете меня, если согласитесь принимать от меня небольшую, но постоянную содействие. Поскольку я являюсь церковным музыкантом и зарабатываю шибко скромно, я могу выплачивать вам 25 евро. Надеюсь, что я буду здорова и смогу, как в текущее время, каждую неделю выступать.
И ещё одна просьбица. Если это быть может и не будет стоить Вам чересчур непочатый край сил (и только в этом случае!). Не могли бы вы обрисовать все то, что вы помните о лагере? Мой папа рассказывал страшные вещи, страшные детали, в которые тут никто не хочет более того доверять. Не можете ли Вы вспомнить: а не принимал ли он сам участие в расстрелах и пытках?
Я знаю одно — мой папа до самой смерти в 1949 году тяжко страдал от своей вины перед Вами. И мои родители, думаю, одобрили бы меня, если я в текущий момент попробую хоть что-то произвести для Вас — увы, уж очень немногое и чересчур поздненько.
Ваша Эльза В.
— Ну, как раз ее-то папа мог совестью не терзаться! — Николай Александрович Бондарев потерянно крутит в руке блестящую упаковку валидола. Лицо все ещё серое: во время нашего разговора от воспоминаний у него трижды прихватывало сердце.
Николай Бондарев
Сандомирский шталаг Бондареву показался без малого раем. По сравнению с тем, что уже успел испытать.
В сентябре 1941-го на Украине сержант-связист Николай Бондарев попал в плен — шатающийся от контузии, с разбитой головой. Дальше — долгая и страшная цепочка лагерей, похожих товарищ на друга, разнящихся только в частностях. Под Полтавой на обнесенном колючкой бескрайнем колхозном поле пленные лежали вповалку, доходя от незалеченных ран, голодухи и тоски. Кто подходил к проволоке — стреляли. Сколько там было наших — тысячи? десятки тысяч? Потом — Кременчуг, недавние войсковые склады. Здесь умирали от жажды, и немцы развлекались тем, что подпускали попить из лужи — а вслед за тем открывали жар на разгромление. Комиссаров и евреев расстреляли ещё под Полтавой, тут выуживали тех, кто укрылся (или был похож). Собирали по трое: одного ставили на четвереньки, второго сажали ему на спину, третьему давали палку в руки — и гоняли по кругу, покуда начальный не падал без сил; его с хохотом достреливали, ставили на четвереньки следующего… Остальных пленных заставляли глядеть, и сердце сжимал ужас: завтра с нами так же.
Проскуровский лагерь — что ни на есть лютый: вновь чистое поле, колящая проволока, охота и голод… Кормили бурдой из надерганных по соседству бураков. Их варили, как выдернули, — с землей. Пошла дизентерия, по остаткам изорванной формы ползали мириады вшей, начался сыпняк (заболевших пристреливали), плюс подступающие холода, безысходность. Как считают в эти дни историки, Проскуров стал местом гибели тысяч для тридцати наших военнопленных. Это было сознательное и целенаправленное истребление. В Каменец-Подольском оно продолжилось. Там, вдобавок, кончина обрела и конкретное физиономия — страхолюдную, широкую ряшку бывшего военврача Бабаева. Он подался в полицаи, ходил молниеносно, глядел хищно, на пудовый кулак был намотан матросский ремешок с тяжеленной пряжкой. Бабаев спорил с немцами, что пряжкой любому пленному пробьет голову с одного удара…
А в Сандомире — что ж… Дезинфекцию организовали, вшей вывели. Врачи раненых осмотрели. Хоть впроголодь, но кормили, причем баланда была погуще, посытнее, более того бульба попадалась. Какой-никакой строй.
Рихард фон Госсман
Подполковник вермахта Рихард фон Госсман был комендантом Сандомирского шталага-359.
Обидно. Ключевая фигура в нашей истории — а мы про него на практике ничего не знаем. Спрашиваю у Бондарева: помните такого? Николай Александрович повинно улыбается: нет. По логике — видел, каждое начало дня в девять было построение, на плацу стоял германский офицер, говорили — шеф лагеря. Но… Высокий, невысокий, жирный, худой — не спрашивайте, не помню. Шестьдесят лет прошло. А что вообще про Сандомир помните? Помню, что там ожили чуть-чуть. Еще из нашего барака горка виднелась, а весна, и на горке деревца зеленеть начинали…
Про фон Госсмана известно, что к началу войны он был немолодым человеком, кадровым военным. Из-за возраста попал не на передовую, а в тыловые части. До перевода в Сандомир служил под Бордо комендантом шталага французских военнопленных («шталаг» — лагерь для рядового и сержантского состава). Разница в подходе к французским и советским пленным поразила его. То есть фон Госсман точно знал, что советских за людей не считают, но одно занятие располагать информацией, а другое — воочию приметить! Оглядеться лично причастным!
Похоже, в четком и размеренном механизме оказалась шестеренка из неподходящего сплава. Какое-то время она крутилась, затем наступила утомленность металла. В мае 1942-го подполковник фон Госсман был уволен из армии в связи с болезнью сердца. Между прочим, сменивший его заместитель, майор Фрайбер, сквозь какое-то время застрелился — любопытно, также не выдержал?
Рихард фон Госсман умер в 1949 году. После него остался дневник. Точнее, не дневник, нетрудно общая тетрадка, где вперемешку сумбурные записи, раздумья о Боге, о душе и совести и неожиданно — сильно красочные, безжалостные к себе и другим описания происходившего в лагере, в Германии вообще.
Дневник ныне хранится у его дочери. К моменту смерти отца ей было шесть лет. Сегодня — за шестьдесят. Та самая фрау Эльза.
Мы сознательно не называем ее фамилию и изменяем имя. Причина — слегка ниже. Просто скажем, что фрау Эльза живет в маленькой деревушке на юге Германии. На пенсии, подрабатывает органисткой в кирхе. Муж также пенсионер, бывший лесник. Тихая, весьма религиозная семейство.
Николай Бондарев — фрау Эльзе
Дорогая Эльза В.!
Ваше послание меня весьма растрогало Вашим сочувствием и явным желанием хлопотать прощения за все жестокости и издевательства над нашими военнопленными в годы войны в 1941–45 гг. Сразу же и идеально от души хочу Вас заверить и угомонить. Перевод в Сандомирский шталаг-359 для меня и других был некоторым спасением. (ѕ)В лагере-359 я не видел и не испытывал на себе издевательств и побоев. Не видел расстрелов. Здесь были сравнительно сносные условия для поддержания жизни: помещения для сна, пища, хоть и скудная, и др.
Из Вашего письма я представил Вас и Ваших родителей как добрых людей. Во время длительного пребывания в трудовых лагерях для военнопленных в Берлине и далее позже освобождения из плена я как собак нерезаных встречал добрых немцев и сберег о них самые хорошие воспоминания. От всего сердца большое Вам благодарю за Ваше послание за заботу и память о нас. Я крайне благодарен Вам за Ваше охота материально пособить мне. Будьте здоровы и счастливы. С искренним уважением к Вам.
Н. Бондарев.
«Много» попадалось добрых немцев или немного — вопросительный мотив условный. Любое проявление человечности в то время осталось в памяти насовсем. После Сандомира его отправили на шахты в Силезию — поляки-шахтеры хоть и жалели русского, но из бригады попросили убрать: доходяга тормозит всех. На заводе под Берлином подметал двор… Правда, когда при американской бомбежке завалило в руинах, немецкие врачи из госпиталя в Шпандау откачали — это было. И ещё… Раз Бондарева в пекарню отправили действовать, а он несильный был, мешок на плечи забросили — не донес, во дворе упал. Лежит в колючем снегу — и понимает, что существовать дальше незачем. Втоварищ кто-то осмотрительно кладет рядом буханку хлеба. Бондарев ее схватил и заплакал: он вообще забыл, что хлеб бывает в буханках.
Завершая расклад о его судьбе. В апреле 45-го лагерная секьюрити разбежалась, пленные пошли навстречу нашим, бравшим Берлин. Убыль в активный силе была гигантская, всем с ходу сунули в руки винтовки и бросили в атаку: «Искупайте вину кровью!». Бондарев и «искупал» — яростно, не щадя себя. После войны служил в армии. Прошел все проверки, поступил в институт. Дорос до начальника отдела «космического» завода. Но, когда один раз хотел заменить местоположение работы, шеф прищурился: «А ты знаешь, Бондарев, где мне за тебя ручаться пришлось?». Слова «был в плену» — клеймо на всю существование. До сих пор вынужден оправдываться. Хотя — за что?
Гюнтер Заатхофф
Помните — фрау Эльза просит Бондарева принять капиталы? Просьба не случайная. В Германии решено, что пострадавшие от нацизма граждане других стран должны обрести материальную компенсацию. Создан фонд «Память, ответственность и будущее», принят бундестагом закон, определивший категории тех, кому положены гроши. В России, Белоруссии и на Украине фонд «Память, ответственность и будущее» представляют национальные Фонды взаимопонимания и примирения. Выплаты идут узникам концлагерей и гетто, тем, кого вывозили на работы в Германию, детям, подвергшимся депортации… Святое и доброе занятие.
Однако бывших военнопленных в списке жертв нет. Впрочем, не только советских. Нет ни американцев, ни французов, ни поляков, ни англичан… Юридическая закавыка: военнопленные не были мирными гражданами. Значит, их запрещено полагать жертвами. И еще: чем наши военнопленные отличаются от военнопленных из других стран?
Но, простите! Не сравнить муки того же Бондарева и условия, в которых содержались, к примеру, в своих лагерях американцы! Цифра, говорящая сама за себя: в гитлеровском плену погибло 3,3 миллиона советских боец. 57% от общего числа наших пленных. Для сравнения: американцев в плену погибло 2%, поляков — 4%, итальянцев (позже свержения Муссолини нацисты считали их предателями и относились плохо) — 4,4%.
Международные правила содержания военнопленных определены Женевской конвенцией 1929 года. Сталин ее, как известно, не подписал, что считается формальным объяснением гитлеровской политики по отношению к захваченным советским солдатам и офицерам. Вопрос о возможных компенсациях жертвам нацизма Советский Союз и Германия начали активно обсуждать в перестройку. Итогом не возбраняется полагать соглашение Коля и Ельцина 1992 года «О гуманитарном урегулировании». Дальше разрешается полно гутарить, как определялись категории жертв, как строился агрегат распределения компенсаций — не это в нашем случае значимо. А существенно, что в итоге в цифра получателей компенсации бывшие военнопленные не вошли (истина, есть немного оговорок; к примеру, пленные, сидевшие в лагерях уничтожения, приравниваются к узникам этих лагерей). Почему не вошли — отдельный разговорчик. Но не вошли. А там — поезд ушел. Начинается логика исполнителей.
Гюнтер Заатхоф, генеральный уполномоченный фонда «Память, ответственность и будущее» (Германия) по вопросам сотрудничества с партнерскими организациями — «Известиям»:
— Почему фонд не производит выплаты бывшим советским военнопленным?
— Ответ прост: компенсации выплачиваются только мирным гражданам, пострадавшим от военных действий. Таково было вывод мирового сообщества. И ни немецкие законотворцы, ни мировая общественность, сколь я знаю, не готовы брать на себя смелость, чтобы разрешить, какие военнослужащие пострадали в этой войне больше, а какие нет.
— Не кажется ли вам, что обстановка с советскими военнопленными немного особая?
— Ситуация с отдельными различными группами военнопленных бесконечно обсуждается, и это касается не только советских военнослужащих, но и польских, итальянских… Но в настоящее время действующим законом никаких репараций для этих людей не предусмотрено. Если немецкое руководство сочтет нужным пересмотреть тот самый закон, изменится и строй выплат.
В Российском фонде взаимопонимания и примирения понимают уродливость ситуации. Татьяна Соколова, пресс-секретарь фонда, привела пример: три старика у немцев работали на одном кирпичном заводе. Двое были «остарбайтерами»: несложно советскими гражданами, вывезенными на работу. Третий — военнопленным. Одинаково надрывались, в равной мере голодали, их били одни и те же надсмотрщики. «Остовцам» компенсация положена. Военнопленному нет.
— И мы вынуждены взирать этому человеку в глаза, подбирая слова, разжевывать разницу в параграфах немецкого закона. А что сделаешь? Наш фонд при выплатах руководствуется его положениями.
Снова фрау Эльза
Для фрау Эльзы все эти споры о параграфах, о категориях жертв — пускание бюрократического тумана. Она знает: где-то там, в России, считают копейки до пенсии больные, измученные старики, в жизни которых была страшная страничка — германский плен. Вышло так, что к этой странице оказался причастен ее папа. И все — не надобно слов, лучше, как говорится, подсобить материально.
Но фрау Эльза — дядя небогатый. Всех прийти на выручку она не в состоянии. Пошла по другому пути: отыскала двух джентльмен, которые находились когда-то в шталаге ее отца, — Николая Бондарева и Степана Максимушкина с Рязанщины. Решила пособлять конкретно им, отсылать с каждой пенсии по двадцать пять евро. Два по двадцать пять — пятьдесят, приличная количество пенсии.
Родня к этому шагу отнеслась неодобрительно. У фрау Эльзы трое детей, сама она больна — недавно перенесла операцию. Что за чудачества? Деньги девать некуда?
Потому фрау Эльза и не хочет, чтобы ее имя называлось в газетах. Она свои евро не для славы высылает. Да и не нуждается в фанфарах Божье занятие.
Единичный ли это эпизод? Не единичный. Георгий Александрович Хольный, председатель Российского объединения бывших военнопленных, в нашем разговоре рассказал: для узников шталага «Штукенброкк» собирают капиталы обитатели земли Северный Рейн — Вестфалия. «Своим» военнопленным помогает муниципалитет города Марбурга. Есть ещё примеры, покаяние для немцев — не пустое словечко. Но в то время как это, так произнести, инициатива общественности.
Стефан Ташьян
Все упирается в тот самый-самый германский закон «О создании федерального фонда «Память, ответственность и будущее» — он определяет категории жертв. И вот в ноябре 2002 года берлинский судебный защитник Стефан Ташьян замыслил немыслимое дело: достигнуть изменения этого одного из фундаментальных в Германии юридических актов.
Ташьян обратился в Берлинский административный суд с иском к Министерству финансов Германии и фонду «Память, ответственность и будущее». Сирийский армянин по происхождению, Стефан Ташьян выступал от имени 82-летнего Ишхана Мелконяна и 79-летнего Паргева Захаряна, граждан Армении (миг национальной солидарности сыграл роль; ну и что? — главное для пользы дела!), некогда советских служивый, переживших германский плен (разыскать их помогло Российское объединение бывших военнопленных). Ташьян потребовал — нет, не компенсации, а подтверждения права истцов на ее приобретение. Важно было сформировать прецедент. Признают право Мелконяна и Захаряна — не возбраняется толковать об остальных.
Прецедент не получился. 4 марта этого года суд иск отклонил. Аргументов немного. Главный — компенсация есть воплощение в жизнь Германией ее морального и исторического долга, но никак не правовая обязанность; в силу того что воспрещено обязать страна выплачивать что-либо, кроме того, на что она добровольно согласилась.
Стефан Ташьян не сдается. Он подал повторный иск. О своей моральной поддержке действий Ташьяна заявил судебный защитник, представляющий интересы итальянских военнопленных. Суд назначен на 18 июня.
Павел Полян
Историческая судьбина советских военнопленных и остарбайтеров — задача, которой уже страсть сколько лет занимается профессор Павел Полян. Он в этом месте единственный из ведущих специалистов. Это к нему обратилась фрау Эльза с просьбой найти бывших узников шталага-359. Павел Полян готовил историческое обоснование иска Стефана Ташьяна.
— Суть проблемы… Немецкая край исходит из того, что советские военнопленные — такие же военнопленные, как и остальные. Просто в годы войны по вине Сталина они не оказались под защитой Женевской конвенции, это и определило их страшную участь (что участь была страшной — никто не отрицает). Но раз они такие же, как остальные, вывод оплачивать компенсации советским военнопленным автоматически влечет за собой заявочное пожелание вносить плату компенсации и военнопленным других стран. Мы ставим вопросительный мотив иначе: как раз в силу того что, что советские военнопленные не были защищены Женевской конвенцией, их запрещено анализировать как военнопленных. Надо признать явный факт: это ещё одна когорта жертв нацизма. Потому что политика нацистов по отношению к нашим пленным носила нрав геноцида. Проще говоря, они были рабами рейха, рабами, которых убивали непосильным трудом, голодом, зачастую и без затей так — ибо не знали, куда деть, оттого что некому было заступиться.
— Германия решила искупить вину. По доброй воле тратит немалые денежки, платит компенсации десяткам тысяч людей. А вы Германии как бы говорите: нет, надобно уплачивать ещё и тем, и темѕ Этично ли это?
— Средства фонда «Память, ответственность и будущее» состоят из двух частей: денег немецкого государства и денег немецких индустриальных предприятий, которые во время войны использовали работа иноземных рабов. Сегодня эти предприятия — знаменитые торговые марки. Именно стремление сберечь благоприятный имидж привело их хозяев к решению вернуть доля прибылей на компенсации (между прочим, ответный жест государства — солидные налоговые поблажки). Но открыто ли говорить: одним рабам мы платим, другим нет?
— Я боюсь вот какой вещи. Допустим, вы и Ташьян добьетесь своего. Дальше начнется долгая бюрократическая процедура: новые международные соглашения, пересмотр прежних документов… И выплаты тем, кому уже идут немецкие гроши, затормозятся — под предлогом, что бумаги переписываются. А это также несчастные старики, которым немецкая компенсация — не лишняя. До возобновления выплат они могут и не дожить.
— Но оттого что возможны и другие варианты, не связанные с замораживанием выплат. Например, создание отдельного российско-германского фонда, тот, что занялся бы проблемой бывших военнопленных. Кстати, и встречные претензии германских граждан, пребывавших в нашем плену (вопросительный мотив, тот, что немцы часто поднимают в ответ), также разрешается было бы разобрать в его рамках. Только не думаю, что их счет будет крупнее нашего. Да, немецким пленным тут было голодно, нелегко — но оттого что и СССР жил тогда голодно и нелегко. И по крайней мере до каннибализма мы их не доводили.
— А наших доводили?
— Могу представить фотографии.
Автор
Пресса не вправе жать на суд. На германский — в том числе. Мы и не давим.
Просто у меня в ушах до сих пор стоит звук Ишхана Мелконяна — одного из тех, от чьего имени подан иск. Он плакал в трубку где-то неблизко в Ереване: «Не хочу существовать!». Мешая армянские и русские слова, объяснял: 82 года, безногий, недавно умер сынуля, 78-летняя сестра не может гулять подсоблять. Так и лежит в пустой квартире…
По словам Георгия Александровича Хольного, на все СНГ бывших военнопленных осталось тысяч десять. (Цифра Павла Поляна — 25–30 тысяч; разбежка в подсчетах из-за отсутствия точной статистики.) Средний возраст — возле 80. С каждым днем их все меньше. Хольный мечтает определить памятник: три березки (в честь трех миллионов погибших военнопленных) и валун с памятной дощечкой. Даже на это денег нет.
Генералы бездарно продули 41-й год, сдали миллионы своих служивый на муки немецкой каторги: кто повинен оказался? Генералы? Нет, эти самые миллионы. Их гноили, мучили, истязали в шталагах — кто по-настоящему ответил? Вот фон Госсман перед своей совестью — единственный образец. Много ещё вспомните?
Бондарева я спросил, как он распоряжается теми двадцатью пятью евро, которые с каждой оказией передает ему фрау Эльза. Николай Александрович махнул рукой: «Дочке отдаю». Дочка их также не в казино проигрывает: обычная российская семейство, живут в самый-самый обрез.
Бондарев позже нашего разговора собирался в поликлинику. Надо держаться. Квартира есть, хлеб есть… Привык.